Вся жизнь – любовь

Любовная лирика известного русского поэта XXI в. Юрия Григорьевича Каплана, его жизнь и любовь.

Жизнь во имя Любви. Пожалуй, именно так можно сказать о лирической поэзии выдающегося русского поэта Украины Юрия Григорьевича Каплана (1937 – 2009).

Поэт милостью Божией, он дышал и жил поэзией до самого смертного часа. Жил и писал с немыслимым напряжением сил, с неустанным творческим горением, с бешеной жаждой всё объять словом, всё облечь в его покровы. Отдавал всего себя этой неуёмной страсти – добиться полного слияние со словом, оставить на земле свой след – в своих книгах, в душах тех, кого бережно вырастил в киевской студии «Третьи ворота», в творческом союзе «Конгресс литераторов Украины» (КЛУ), который он создал, чтобы сплотить и объединить на украинской земле всех поэтов доброй воли; в собранных и опубликованных им уникальных поэтических антологиях русских поэтов Украины, которым нет равных. Последней из задуманных, заветной мечтой его жизни была антология любовной лирики «Вдох на двоих», – он погиб, когда работал над собранным материалом.
Рыцарь Любви – так безупречно точно назвала Юрия Григорьевича Каплана член Правления КЛУ, моя однофамилица Лариса Скорик. Любовь была его движущей силой, внутренним стержнем, опорой и вдохновением. Без любви не было бы и его поэзии. Вне любви он не мыслил ни жизни, ни творчества. Всё, что он делал, чему бы ни посвящал время и ни отдавал сердце, вдохновлялось любовью. Удивительно разнообразную, масштабную и многоплановую поэзию Юрия Каплана на самые разные темы всё-таки венчает бесподобная, изумительная любовная лирика. Короткие и нежные стихи о любви в 8–16 строчек настолько эмоциональные, переполненные цветущим пламенем чувства, что звучат как само дыхание – вдох и выдох Любви. «Открой нам, что есть Любовь», – обращается поэт к Богу и получает ответ: «Вдох на двоих». Этим взволнованным дыханием, ликующим вдохом любви Бог наделил его настолько щедро, что выдохнуть поэт смог лишь вместе с самой жизнью...

Эта статья – не литературоведческое исследование, в ней нет безусловных фактов или чьих-то воспоминаний, просто моё прочтение и вольная интерпретация прочитанного. Я могла не так, как было задумано самим поэтом, что-то понять или не так связать стихи в единый цикл. Возможно. А может, и угадала. В любом случае, у меня было право написать нечто вроде эссе на тему «Мой Юрий Каплан», как Цветаева написала эссе «Мой Пушкин», а Стефан Цвейг – очерки «Бальзак» и «Диккенс» с чисто авторской, свободной трактовкой этих писателей и их творчества.
На основе моего исследования нельзя выстроить реальную биографию поэта, но можно увидеть Юрия Каплана моими глазами и глубоко прочувствовать его лирику – так, как чувствую её я. Не подходите к статье как к источнику о реальных встречах и переживаниях моего героя, не надо. Просто ощутите всю мощь и своеобразие этого таланта, его поэтические эвересты.

Даже в самой ранней, юношеской любовной лирике Юрия Каплана – 50-х годов – мы видим, что он уже тогда, только начиная познавать все цвета и оттенки страсти и чувства, задаётся вопросом, в общем-то, не свойственным юношам:

Ты у меня дневальная,
и у тебя дневальный я,
Ведь ночью спишь совсем с другим,
а я – совсем с другой.
...Но может ли дневальною
быть вечная любовь?..
(«Бывали рейсы дальние...»)

Романтика отношений, упоение нежностью, возможность не столько получать, сколько дарить нерастраченный запас любовного восторга, бережность и чуткость при встречах с женщиной – вот те рыцарские черты, которыми был наделён Юрий Каплан и которыми буквально дышат его стихи о любви. Ещё не найдя своей Единственной, молодой поэт учится жить «на пике чеканном» устремления к ней, в трепетном поиске душевного единства:

Забыл твоё имя – запомнил: кохана.
...Ветвями – невнятно, ветрами – гортанно...
...Листами, степями, стихами: кохана.
И верностью принца, и ревностью хана...
И дроботом бубна, и бурей органа...
...Руками, зрачками: кохана, кохана...
(«Забыл твоё имя...»)

Короткое, трёхсложное украинское слово «кохана» (любимая) само звучит так сказочно и упоительно, что по ассоциации вспоминается трогательная и хрупкая царевна Несмеяна, мифическая богиня Диана, романтически-мечтательный образ Сюзанны из песни В. Кузьмина.
Но Юрий Каплан честен перед самим собой, и в стихах – своеобразном дневнике чувств – он оставляет трепет загадки, занимающей его воображение: «То скуки ради, то в наплыве чувств / мы лжём. Наивно и легко, как дети. / “Ты лучше всех на свете” – ей клянусь, / а что я знаю обо всех на свете?!». А ведь и правда – просто ли сердцу сразу угадать: ту ли оно встретило, какую искало? Не мираж ли это очередной, не путает ли оно саму жажду любви – с любовью? «Любовь – единственное постоянство. / Сама любовь, а не предмет любви».
И уже потому так приятно удивляет, сколько живого преклонения перед девичьей чистотой и невинностью сохранилось в ранних стихах поэта. Вот совершенно потрясающее своей теплотой и нежной заботливостью стихотворение 50-х, где отражены даже мелкие приметы времени и быта, где до сих пор жива и трепещет, может быть, первая юношеская влюблённость: «Ты волосы укладываешь колоколом...» Помните эту причёску из старых, ещё чёрно-белых советских фильмов? А непременно строгая, аскетическая провинциальная нравственность: «И мать ворчит, чтоб ты была к двенадцати»? А непременные семечки, без которых не обходились провинциальные свидания?!

Ты выбегаешь, тоненькая, светлая,
После дождя так остро пахнет свежестью!
И мы идём по сонному посёлку,
По улочкам, где непривычно тихо.
И мы ломаем пополам подсолнух,
Который ты из дому прихватила.
(«Мерцает тускло зеркальце надколотое...»)

Юные влюблённые идут под цветущими деревьями, в разлитом вокруг аромате, и на их лицах отражается игра светотени, светлые пятна от резных листьев. Мы словно сами видим это первое свидание, словно присутствуем при рождении хрупкого чуда любви, – настолько неподдельным чувством освещено стихотворение: уже даже не поэзия, а этюд с тонкими акварельными мазками:

Ты говоришь мне шёпотом:
– Как пахнут...
И я тебя целую в пятна света
И в пальцы мокрые, чтоб не озябли,
И дерево, смеясь, трясу – и сверху
Срываются серебряные капли...

И ещё по тому чувствуется, что это первое или одно из первых свиданий и уж, во всяком случае, совсем юная влюблённость, что заканчивается стихотворение желанием запомнить опыт сердечной жизни навсегда, а это обычно присуще первому чувству: «Но, жизнь свою заботами наполнив... / давай не позабудем эту полночь / из чуткой тишины и светлых пятен».
Много ли вы знаете стихов такого уровня, такой звенящей тишины под звёздным пологом, таких соприкасающихся сердец с летящими навстречу друг другу зажжёнными искрами? Это лирика на уровне лучших, известнейших поэтов 50-х – Николая Асеева, Константина Симонова, Степана Щипачёва, на уровне гениального молодого Есенина и его дальних поэтических предшественников – Тютчева и Фета. Чистое, прозрачное дыхание высокой культуры, высокой Поэзии. И в какие звонкие, виртуозные поэтические концерты с гремящими овациями залами могли бы превратиться эти потрясающие стихи, если бы их не прервало на самом взлёте вмешательство КГБ и запрет – на несколько десятилетий – на какие-либо публикации? Нет ни малейшего сомнения, что имя Юрия Каплана со временем стало бы не менее популярно, чем имена Евтушенко и Рождественского. Он был из их породы – молодой, дерзкий, высокий, с романтической внешностью Ромео, потрясающе интеллигентный и талантливый, жадно впитывающие новые поэтические тенденции и эксперименты со словом.
Невозможно, читая его оригинальнейшую, не сравнимую ни с чем поэму «Пять минут», отрешиться от мысли, что, прозвучи она с эстрады, как произведения Ахмадулиной и Вознесенского, известность на всю шестую часть света была бы обеспечена. Вдохновлённая незабываемой песенкой Людмилы Гурченко, такая же искромётная и блистательная, как эта актриса, такая же эпатажная и то же время хранящая сердечную целомудренность военных лет, поэма «Пять минут» – вершинное достижение молодого Юрия Каплана. Будь она щедро публикуема, как «Лонжюмо» Андрея Вознесенского, мы выросли бы на ней, и девчата с восторгом и придыханием читали и переписывали бы её в свои заветные тетрадки.
Казалось бы, речь в ней идёт всего о пятиминутном опоздании на работу. Правда, в те времена это грозило нешуточными последствиями! Поэма вроде бы противопоставляет проспавшего героя его саркастически изображаемому начальству: «Перед его Длиной / стою, синее купороса, / и однорогий крюк вопроса / раскачивается надо мной», «Главбух усердно прошептал, / нет, прошипел, прошил меня: / “Несобранность и безответстве...”». И даже старшие коллеги враждебно потрясены легкомыслием молодого человека: «Я чувствовал спиною взмокшей / их изумления ожог. / “О, вдумайся! Ты опоздал / на 5 минут. За время это...”».
Но лирический герой и сам потрясён, нет, трагически пронзён страшной мыслью: опоздал на пять минут – и этим разрушил всю свою дальнейшую жизнь! Только не тем, что будут пресловутые «оргвыводы», а осознанием непоправимой ошибки: ведь он разминулся с Единственной, которую искал! Её лицо проплыло перед его глазами в только что отошедшей электричке, – а ведь он тоже ехал бы в том вагоне, если бы не проспал.

Послушай, Время, не шути,
Приемлю и добро, и худо,
Но укрывать такое чудо...
На расстоянии всего
Пяти минут, в другом вагоне...

Поэма о Времени и эпохе, поэма о человеческих отношениях, а в конечном итоге – всё-таки поэма о любви. Ведь и лирическая героиня, промелькнувшая в окне электрички, тоже увидела нашего героя и тоже тотчас, ни минуты не сомневаясь, поняла, что это Он, с кем она могла бы прожить всю жизнь:

Я с ним прошла за эти пять
Минут всю жизнь. Детей рожала,
Стирала, юность воскрешала
И девушкой была опять.

Я провожала на войну
Его и первенца. Серела
Коптилка в комнате. Сирены
Засасывали тишину.

Прочитайте эту поэму. Вам будет интересно окунуться в атмосферу тех лет. Конец пятидесятых, уже на пороге шестидесятые, и это подсознательно чувствуется, пробивается в умах и сердцах. И не менее интересно будет сравнить яркие словесные эксперименты молодого Каплана с экспериментами его более везучих «товарищей по поэтическому цеху», – как принято было выражаться. А интереснее всего, что эта поэма является, я бы сказала, поэтической перекличкой через века с А. Блоком, диалогом с Прекрасной Дамой. Судите сами, вот признание героя (естественно, сделанное лишь во взгляде) этой недостижимой Незнакомке: «Всплеск – магия шести согласных... / Я свой последний сон согласен / в немыслимой твоей воде / найти...»
А вот стихотворение Юрия Каплана всё из тех же 50-х, но уже о временах Киевской Руси и нашествии Батыевом, где главный герой влюблён в киевлянку, живущую «на красной обветренной круче... у Жидовских ворот». Что мы знаем о ней, кроме того, что у неё «златокарие очи» и что она «привыкла к забавам и неге»? Только имя из тех же «шести согласных», в которых – символ самого чувства, и уже потому и поэму, и это стихотворение на историческую тему воспринимаешь не как отражение личных переживаний поэта, а как вечный образ Идеальной Женщины:

Выбьют душу копытом и плетью,
Выпьют жадно горячую кровь,
Но бессмертно на тысячелетья
Праславянское имя – ЛЮБОВЬ!..

(«Я люблю этот город холмистый...»)

И тем более поражена и вознесена на небывалые высоты сострадания душа читателя, когда идеальный образ в других стихах сменяет настоящая, живая девушка («Зеленоглазая – зелье в зеницах. / Жёлтоволосая – солнце в зените»), погибающая в результате несчастного случая на пике любви и счастья. Это уже явно стихи о происходивших с поэтом событиях – реальной встрече и знакомстве, показавшемся сперва ничем не примечательным: «Одна. Одна из тысяч / обыкновенных встреч, / обыкновенных лиц. / Когда решаешь лишь / одно – а где бы лечь».
Но то, что было «одним из», совсем скоро превратилось в незабываемое блаженство Любви:

Никну к тебе, никну,
Так – в мятных травах тонут,
Так – ищут землянику,
Так – воду пьют с ладоней.

Плоть твоя солнечная –
Полдень летний,
Плод сочный,
Колос хлебный.

(«Зеленоглазая»)

Недаром Юрий Каплан называл эту неведомую нам, недолгую зеленоглазку своей молодости «корень женьшень мой, жилка, стужинка» – столько эмоций и душевных чувств вызывала в нём эта девушка, таким творческим горением дарила. Он сам признавался в стихах, посвящённых ей:

...живу
В твоих глазах зелёных отражённый.
Так падают в зелёную траву,
Ни об одной проблеме нерешенной
Не размышляя. Так с волны зелёной
Раскинув руки, смотрят в синеву...

Эти полётные, крылатые встречи длились недолго: «пламень недолгих недель», – говорит о них поэт, – но и их было достаточно, чтобы ощутить – Она! Та, которую искал: «Кудрявой головой / груди моей касалась, / казалась мне любой – / Любовью оказалась... / Казалась суетой, / а оказалась – сутью». В том-то и ужас заветного, но короткого чувства, короткого лишь по вине неумолимой смерти: «Что такое родная душа? – Та, которую страшно терять», и подчас, только навсегда утратив родную душу, человек способен оценить бесценное сокровище, которым владел. Ощущение роковой и непоправимой потери проходит по всем стихотворениям этого цикла.

В кафельном морге. Снежно. Недвижно.
Непостижимо. Скоропостижно.
(«В кафельном морге...»)

Всё пройдёт в конце концов,
Но всегда перед глазами
Белое твоё лицо
Над бескровными снегами.
(«Повернулось колесо...»)

Цикл о зеленоглазке – поистине, один из лучших в творчестве молодого Юрия Каплана. Щемящий. Трогательный. Проникновенный. Созвучный любому, кому довелось однажды утратить близких.
И всё-таки жизнь продолжается, и на вопрос, что ему пожелать, Юрий Каплан отвечает: «Пожелай мне тревогу». Ведь только новые тревоги могут отвлечь от случившегося, только новые дороги и лица дадут ощущение скорости, свежего ветра, начинающегося нового жизненного этапа.

Пусть мне будет не страшно опять начинать сначала,
Пусть далёкая женщина грустит обо мне ночами,
Крепко любит меня и письма мне пишет часто...
Пожелай мне всё это – ведь это и будет счастье.

С этого момента интерьером любовных стихов становится не столько природа, сколько город – его улицы, дома, парки, пригородные дачи, подъезды и арки, порты и вокзалы. Юрий Каплан отражает в этих стихотворениях места, подарившие ему новую горькую любовь. Горькую даже несмотря на то, что взаимную и, казалось бы, счастливую. Это уже – шестидесятые.
Стихотворение о первой ночи близости ошеломляет своей космологической симфонией: здесь и «звёздное лежбище облаков», в которое «опрокинулся всеми огнями город», и «шум прибоя, грохот товарняков, / хриплый шёпот диспетчерских переговоров», и пронизывающие ту же ночь природные «ночные диспетчеры» – соловьи, чей «простуженный шёпот» выше звёзд. Космос Вселенной – и космос двух душ, регламентированная жизнь города – и стихия Природы, всё взаимосвязано на уровне мифа, недаром Юрий Каплан сравнивает ночь с русалкой. Произведение это музыкально не только по ритму и летящему устремлению, но и контекстно: «Ночь любви. Ей не нужен аккомпанемент, / потому что любовь – всегда а капелла».
Казалось, встречи с этой женщиной – нерасторжимое единство: «От гребней волн до дна / в нерасторжимом сплаве». Но поэт сердцем чувствует неизбежность: «Нет на свете горше пекла, / чем предчувствие разлук. / Просто общей горсткой пепла / мы не станем, милый друг». Нет, та женщина не умерла, и размолвки с ней не было, она всего лишь покинула страну и исчезла из жизни поэта: «Ты уедешь на чужбину, / я умру среди чужих».
Снова, как в цикле о зеленоглазке, возникают мотивы вселенского одиночества души, ощущения полной оставленности, ненужности: «Я постигаю чужую участь / забитой твари, забытой вещи, / травы, о которую ноги вытер...». Отсюда эти однородные повторы с приставкой не-: «Меня терзает необходимость», «непевчей птицы немногословность, / беспечной страсти непостижимость», а осознание неумолимости факта доводит до такого состояния, что возникают страстные авторские неологизмы на грани уместности: «Необлетимость, необползучесть».

Любовной лирике Юрия Каплана присущи совершенно индивидуальные черты в авторском почерке, которые делают её абсолютно узнаваемой даже без указания фамилии автора. Своеобразие творческой манеры исключительное, что всегда – признак огромного таланта, уровень высшего пилотажа, ведь можно писать красиво, душевно самые прекрасные стихи о любви, производящие неизгладимое впечатление, но... ничем не отличающиеся, скажем, от таких же стихотворений Тютчева, Фета, Полонского или более современных поэтов, кумиров ХХ века. Писать так же красиво – показатель, несомненно, высокого мастерства, что не каждому дано. Но писать так же хорошо, но совершенно по-своему, так что невозможно спутать ни с кем, – это присуще единицам. Невозможно спутать с кем-либо Пастернака, Мандельштама, Цветаеву и даже современного нам Валентина Устинова. Можно им подражать, писать «под них» – но кому нужен второй Пастернак или вторая Цветаева? В том и сила Юрия Каплана, что он писал не просто сильно, а так, как будто ставил авторскую подпись и печать, клеймо уникальности.
Это видно, в том числе, по умению революционно, но абсолютно гармонично соединять, казалось бы, несовместимые вещи. Традиционная анафора и «кольцо», когда стихи начинаются и заканчиваются одинаковыми строчками, что свойственно народной и классической поэзии, – и наряду с ними оксюмороны и катахрезы, где в словосочетании объединяются исключающие друг друга или просто разнородные слова, однако, как ни странно, они лишь усиливают действие друг друга, например, «окон электронные лампады». Классическая аллитерация, основанная на подборе одинаковых звуков («стою над студёной над Стугной»), – и ставший очень популярным лишь в последние десятилетия, а тогда бывший редким каламбур, т.е. игра слов, например: «колония бензоколонок».
Другой характерный признак любовной лирики Юрия Каплана – широкое употребление профессиональной терминологии инженеров: «нервной дрожью трансмиссий вязальных», «ветром продуваемый этаж, / куда насос с трудом гоняет воду», «душа отчаяньем спрессована», «сливаясь в резонансе», «твой голосок звенит в полях магнитных», «надбровий вольтовые дуги», «возвденная в степень тишина / стояла, как стеклянная, над степью». Чувствуется, что поэта Юрия Каплана прекрасно дополняет Юрий Каплан – инженер, окончивший Киевский политех и большую часть жизнь занимавшийся энергетикой и строительством. Посмотрите, как великолепно, уместно, находчиво использованы термины в стихотворении о свидании в городском киоске:

Рай в будущем обещан нам торжественно,
Но нету света. И погас очаг.
И мы с тобой целуемся божественно
В коммерческом киоске при свечах.

Энерго- надоели нам -носители,
Их власть никак не может раздобыть...

Тем более что криз энергетический
Нам ежедневно создает интим.
(«Не утихают сессии и шествия...»)

Но, кроме «криза энергетического» и оригинально разделённого на две части термина «энергоносители», здесь ещё и узнаваемая примета эпохи: «Рай в будущем обещан нам торжественно» – насмешливая аллюзия на торжественное заверение Генсека КПСС о наступлении коммунизма к концу ХХ века.
Очень часто необходимую динамику стихотворению придают не только накалённые эмоции и чёткий, стремительный ритм с коротким размером строки, но – что удивительно – усиливающие темп... остановки! Они создают прерыв непрерывности, т.е. впечатление затруднённого дыхания. Задыхаясь, человек говорит отрывистыми, резкими фразами, односложными, часто – просто назывными предложениями, вроде этих: «Жду. Только жду. До хруста. Дотемна» или «Рельсы затянуты в узел. / Петля. И печаль. / Всё. Не осталось иллюзий. / Прости. И прощай».
Такие назывные предложения могут дополняться бессоюзием – повторами слов, однородными перечислениями существительных или глаголов при отсутствии соединительных союзов: «Это всё о любви, о любви, / о беспамятстве, о первородстве, / так ликуй, задыхайся, юродствуй...», а то и намеренной аритмией, когда взволнованные интонации на самом пике приводят к сбитому дыханию и спотыканию, т.е. к намеренно укороченной или удлинённой строке:

Так и было. То пламень. То лёд.
То вина. То лавина. То сель.
...Но твой
трансатлантический перелёт
Страшнее
прямого попадания в цель.

Чувствуете, как удлинились последние две строки, превращая классический ритм в акцентный?
А вот уже пример не гипер-, а гипометрии, когда строка резко укорачивается, как бы тормозит:

Так – босиком на снегу,
Колоколом сорвавшимся.
Жить без тебя не могу.
Коротко.
Страшно.

А какие в любовной лирике Юрия Каплана потрясающие крылатые афоризмы, готовые сразу «пойти в народ», как только его книги дождутся больших тиражей! Вы только прислушайтесь к их звучанию, ощутите мелодию и ритм этих строчек, их предельно короткую длину и при этом очень значительный удельный вес содержания. Афоризмы насмешливые и восторженные, мудрые и оригинальные. Мысли, оформленные как бесценные жемчужины: «На любви я держусь – на игле», «Любовь не любит пышных декораций», «Как бесконечно были счастливы, / не называя это счастьем», «“To be or not to be?” – / Ответ один: Люби!», «Женщина, моё подлежащее, / разреши остаться сказуемым», «Любм – и всё во мне неповторимо», «Лежащая Женщина – знак бесконечности», «Что я имею за душой? – Я на тебя имею виды», «А бессмертные богини / тем милей, чем недоступней», «Целуемся. И большего хотим», «Не в силах вписаться любовь / в уют благонравной вселенной», «Страсть безответная глубже взаимной, / ибо ни с кем своё ложе не делит», «Вольноотпущенник любви / своей не радуется воле», «Я болен с детских лет. / Влюблённостью. На вырост», «В темноте и на свету – / без тебя невмоготу», «На той половинке земли / я был ожиданием счастлив», «Тайги непроходимее – тоска. / Обыденность – тоски непроходимей», «Уж если есть на свете бабье лето, / то, значит, есть мужицкая весна».
Очень интересная особенность стихов Юрия Каплана – зашифровка в тексте намёков на конкретных персонажей – поистине «шифрованная формула любви», «пласты, что лишь местами я / расшифровал постскриптум» – отсюда и «тайну имени твоего / перекатывает гортань». Помните «магию шести согласных», «праславянское имя – ЛЮБОВЬ»? Такая тайнопись насквозь пронизывает золотым шитьём прекрасные полотна Мастера. Порой это имена мифологических богинь, когда достаточно реальное имя прикрыть вроде-аллюзией: «Я верен себе – я люблю. / Не рвусь ни в вожди, ни в герои. / “Елена”, – губами леплю / из воздуха Спарты и Трои». Или «Любовь – мой единственный жребий, / единственный выбор – Елена».
Что речь идёт не о разрозненных стихах, а о цельных циклах, догадываешься лишь по сквозным образам, по повторениям, например, одного и того же сравнения глаз у лирической героини:

Глаз твоих чернобыльский плутоний
Облучил печаль мою до дна.
(из цикла «Ранняя зима»)

Ведь только я понимаю:
звезда Полынь – не Чернобыль,
Это звезда двойная единственных глаз на свете.
(«Начало велеречиво...»)

«Полынь», «Чернобыль», «облучила» присутствуют чуть ли не в каждом стихотворении данного цикла.
Для другого цикла характерно упоминание золотых волос: «Но золото волос, подёрнутое пеплом, / как знак, как тайный жар подспудного огня», «Я эту женщину жёлтоволосую любил».
Порой в цикле отражена совершенно индивидуальная примета, свойственная определённой женщине: «Чёрные твои волосы, / звёздная на лбу оспинка...», «Но скрипнет предательски наст, / и оспинка воспоминания / её с потрохами продаст», «Хором нестройным, / оспой следов: / – Боже, открой нам, / что есть Любовь?».
Или ссылка на зодиакальное созвездие, относящееся к героине: «Я вижу лик прекрасного стрельца», «Август месяц, золотой до черноты, / жёлтый Лев на чёрном небе – это ты».
Иногда встречаются коды имён и фамилий под видом топографических названий, перемешанных с каламбурами и изобретательными авторскими неологизмами: «И корни слов твердят об этом: / парус-ло света. Поросль света. / Ру-санная дорога света», «Вспоминай меня на старой даче, / где-то на Русановских садах».
Настойчивые повторения однотипных по конструкции предложений и однородных частей речи, бесконечные анафоры и эпифоры – совпадающие начала и развязки многих стихов Юрия Каплана, т.е. сквозные рефрены, – совсем не случайно подтверждаются прямым его признанием: «Лишь ты, лишь ты, лишь ты – / рефрен, исток и путь». Получается, что рефрен, повторение имени любимой, проговаривание её черт даёт силу жить, творить, дышать, чувствовать полноту и гармонию жизни и красоту мира.
Героини сменяются, а чувства, вызываемые ими, всегда едины – любовное топливо является объединяющим стержнем жизни, способом существования и методом творчества. Любовь – сама жизнь, и она требует продолжения...
Ведь чувство может начаться неожиданно, даже в тандеме «поэт – читатель»:

Сказала мне: «Вы мой любимый поэт»
В одном изумительном тосте.
А я говорю ей экспромтом в ответ:
– «Поэт» в этом тосте отбросьте.

Но вот читаешь стихи, посвящённые семье и жене поэта, – и понимаешь, что нет ничего более исповедального и трогательного в любовной лирике Юрия Каплана, чем эти задушевные и напевные строки. Льющиеся, как музыка. Классически простые и выразительные. Точные и пластичные. В которых даже быт обыденности становится обрядом праздника, а то, что когда-то считалось важным – шифр, код, символы влюблённостей, – уходит, вытесненное самыми важными ценностями.
Выбором Юрия Каплана стала хрупкая женщина с «библейскими глазами» и детской, ранимой душой, его судьба и счастье, его Нина.

Ждал на остановке дальней,
Грусть свою едва скрывая.
Радостно-исповедальна,
Вылетала из трамвая.

Я люблю твои рассказы
О заботах ежедневных.
Я спасением обязан
Красоте твоей душевной.

О многом говорит это выражение: «Я спасением обязан / красоте твоей душевной». Прежде всего, о том, что для Юрия Каплана настал момент истины, когда человек способен видеть не только внешность, но и прозревать душу, внутренние качества другого человека. Идеальные Женщины, богини, сладость новых отношений – всё это было и дало возможность родиться ошеломительно прекрасной, вдохновенной любовной лирике. Но пришла пора мудрости и озарений, когда интуитивно охватываешь самое главное, когда хочется взять на себя ответственность за чужую жизнь и судьбу, помогать, защищать, оберегать. И оказывается, что в этом единстве и постоянстве, в совместном проживании всех выпадающих на твою долю испытаний, в совместных ежедневных маленьких открытиях, в доверительности и открытости душ, где нет места тайнам и недомолвкам, где всё – уют и гармония, – в этом и есть секретный код Любви.
Поэта поразил взгляд его Единственной, выдававший абсолютную открытость, незащищённость, взгляд «большого ребёнка»: «В тебе что-то от птенцов, / от детей спящих. / Беззащитностью своей / до крови ранишь», и только тогда Юрий Каплан осознаёт: «Не могу понять, поверь, / как я жил раньше». Он впервые ощутил, что ничто не может заменить семью, «простое счастье – полюбить и быть любимым», душевную заботу друг о друге, нежность и ласку, доверие и помощь.

У церковки облупленной
Любимая сидела.
Ногами болтала
Под лавкой деревянной,
Все свои тайны
Мне молча доверяла...

У него появляется надёжный тыл, жена, дочь. «Может быть, в конце концов, / это и есть счастье...» – понимает поэт, «ведь радости просты, / нет сложных радостей на свете, / они, как маленькие дети, / ещё наивны и чисты».
Эти годы промелькнули как миг – «обыденная жизнь, / которая одна есть чудо». «Мне теперь единственный свет – / тьма твоих кромешных волос», – признаётся Юрий Каплан, бросающимся в глаза ярким оксюмороном «мне свет – тьма твоих волос» усиливая и подчёркивая свой окончательный выбор. В его любовной лирике опять щедро звучат мотивы природы, символизирующие отсутствие бесконечной суеты, задёрганности, возможность расслабиться и отдохнуть рядом с близкими и дорогими сердцу людьми: «За вербой в золотой ночнушке / медовый пробудился день», «Разрезанное тучкой солнце, / как след помады на щеке», «Мы часто пировали под черешней», «Как счастливы в лодочке утлой / Собака, ребёнок, жена». Всё, что так отягощало жизнь и мешало творчеству – периоды одиночества, разочарований в людях, отсутствие теплоты, близости, надёжности и не в последнюю очередь – защищённости от бытовых проблем, – всё исчезло с появлением Нины, его ангела-хранителя, спасительницы и волшебницы.

Твой единственный след –
Ты излучаешь свет.
Кризис. Топлива нет.
А ты расточаешь свет.
Я, торопясь за ним,
Всё не решусь спросить:
– Тяжко ли это – нимб
Повседневно носить?

Юрий Каплан выразил жене свою любовь, благодарность и преданность в стихах, которые сами ложатся на память – столько в них народного, вечного, близкого каждому, так отчётливо и безукоризненно они звучат. Ещё и в этом сказывается особенность, уникальность его поэзии – в ней на равных началах существуют смелые эксперименты в области рифмы и ритма, верлибры, акцентные стихи – и в то же время высокая классика, стихи, о которых можно сказать: «Всё гениальное просто».

За дочь. За радость. За взгляд. За выбор.
Тебе – спасибо.
Судьбе – спасибо.
За то, что быт из седла не выбил,
Судьбе – спасибо.
Тебе – спасибо.

Прочёл – и запомнил. Моментально, без усилий. Словно всегда знал. Или словно это ты сам написал. И теперь оно навечно – твоё. Разве не это мечта любого поэта – писать так, чтобы дойти до каждого сердца, чтобы стать своим для любого читателя? Такие строфы, как эти, – праздник!

Магистраль острее меча,
Но ещё острее желание.
Ты моя звезда и мечта,
Ты моя свеча зажигания.
(«Вырваться б опять на простор...»)

Всё, что за душой имею,
Нуль без этого «чуть-чуть».
Будь моею, будь моею,
Ладно, что уж, просто будь.
(«День за днём, как одиссея...»)

Будто в молодость свою
Возвращаюсь раньше времени.
Значит, я ещё спою.
Ты моя машина времени.
(«Машина времени»)

И, тем не менее, при своей изумительной народности поэт Юрий Каплан, вне всякого сомнения, – один из зачинщиков открытия и развития новых путей в русской поэзии на грани XX-XXI столетий.

Будь во мне всё бесследней, всё тише,
Всё бесплотней, как тень на стене.
Ненавижу тебя, ненаслышу,
Ненадумаю о тебе, –

и тут же, после вольных неологизмов-сращений «ненаслышу» и «ненадумаю», несомненно, идущих от выражения «не нарадуюсь», использован только недавно открытый и до сих пор редчайший приём «слоговой перенос», к тому же осложнённый слиянием с последующим словом и с многочисленными дефисами внутри слов для того, чтобы выявить новый смысл:

Обольщай невозможной победой
Мой, отравленный лестью, рассуд-
до-к-онца, до жилкоповской ниши,
До совместного всхлипа (уймись!)...

Заметили ли вы это слияние – «рассудок», плавно переходящий в «до конца»? Слово, оканчивающееся на «док», тесно переплелось со словом, которое на «до к» начинается! Буквально фейерверк поэтических экспериментов в одном небольшом стихотворении – это ли не вершина возможностей владения словом?!
Сколько удивительных метафор и сравнений, сколько поэтических находок рассыпано по всей его любовной лирике – читая, можно просто захлебнуться от восторга. Впечатление такое, словно Юрий Каплан обладал уникальным зрением, в его глазах, как в алмазах, мир играл и переливался всеми цветами радуги, трансформируясь в прекрасные образы.

Рассекая метель и мглу
Грациозным и мощным телом,
Клювом к клюву. Крылом к крылу.
К чёрно-белому – чёрно-белым.

Озаряя глухую мглу.
Горизонты легенд раздвинув.
Императорских два пингвина.
Сердцем к сердцу. Крылом к крылу.

Вы думали, это стихотворение об императорских пингвинах на крохотном острове Муставлад, – а это он о себе и своей любимой.
Просто символ семьи, крепкой и гармоничной пары, любви, которая не терпит привычки и снижения накала чувств: «Дай подышу, отогрею ладонь – / Магии прописи... / Счастлив, что рядом живешь на земле. / Стынешь. Торопишься»; «Снилось, что снег читает эти стихи с листа / на поржавевших рельсах. И снилась та, / без которой всё это – пустота»; «даже миг без тебя / отзывается в сердце невыразимой мукой».
А необычные стихи, созвучные сказке «Соловей и роза», которые так и хочется назвать балладой! Построенные в виде диалога, где поэт обращается напрямую к самой Любви, уже не прикрывающей собой ничью индивидуальность («Отпусти меня, Любовь, / мне уже седьмой десяток... / Что мне в небе этих глаз, / в тихом таинстве улыбки»), стихи откликаются в нас чем-то смутно знакомым:

Не бросай на ветер слов,
Помни, чем чревато слово.

Помни давний свой обет,
Он не может быть отозван.
Розы под ноги тебе.
Босиком иди по розам.

Слово, обет – да ведь это прямая ссылка на поэтическую клятву Любви, данную поэтом в «Парусах Париса»!

Что глина, папирус, пергамент
Пред пламенем этого мифа?!
Десятым и сотым коленом
Клянусь. Как Сизифова глыба,
Любовь. Мой пожизненный выбор.

И вот его же подтверждение клятвы, уже в «Сонете пирамиде»: «Нет! Без Любви я мёртв. Мне ничего не надо». И уж совсем не случаен жизненный вывод, звучащий в философском стихотворении «Чем ближе к вечности, тем меньше о земном...»: «Уже не надо мне ни рыб и ни хлебов. / А что останется – две строчки и любовь? / О, если будет так, я просто счастлив». И пусть поэту в балладе о Любви и розах идёт «седьмой десяток» – 61-й год, он должен до конца следовать своему слову и принимать от Любви всё, что она с собой несёт: шипы и розы.

Шестьдесят один бутон,
Цвет – пунцовый, след – пунцовый.
Что бы ни было потом,
До креста костей берцовых,

На котором череп спит,
До беспамятства морозов,
Обжигающих гранит,
Босиком иди по розам.

Человек, твёрдо идущий через «беспамятство морозов, обжигающих гранит». Идущий босиком по снегу, усыпанному шипами, и оставляющий пунцовый след. Идущий вплоть до смерти, «до креста костей берцовых, на которых череп спит», – совершенно шекспировский по силе воздействия образ. Какая Вечность, сила чувства и Красота открывается в этой поэтической легенде, выстроенной в форме диалога! Какое мудрое понимание любви как таковой, и какое прозрение своей судьбы...
Та, которая стала счастьем и надёжным тылом Юрия Каплана, его Нина, спасшая, выходившая поэта, когда он тяжело болел и чуть не умер, теперь сама очутилась на грани гибели. И стихи этого жизненного отрезка фактически являются молитвами, страстными поэтическими молитвами за любимую: «Сбереги её душу, Господи. / Пусть взамен заберёшь мою», «Отче мой, отчаянье моё / не сочти грехом... / Знаю, свою душу не спасу – / к ней будь милосерд».
Юрий Каплан успел не только выразить жене свою любовь, благодарность и преданность, но и оставить нам строки пронзительного накала:

Не ты не омоешь меня
и закроешь мои глаза, не ты.
Не ты принесёшь к моему надгробью
свечу и цветы.
Не ты упрёшься в дверной косяк головой.
А я не хочу этой милости ни от кого.
Слышишь меня, ни от кого, кроме тебя.
Даже сквозь грань бытия и небытия.

Ведь именно Нина, его Единственная, была тем стержнем, на котором держалась и семья, и творчество этого большого Поэта: «Сам не в силах уже и рыдать, / в дальний ящик задвинул тетрадь. / И безжалостней нет приговора» («После смерти твоей онемел...»). Потому так обострённо, до непереносимости, чувствовал Юрий Каплан свою потерю: «И мне никогда не пройти, / не чувствуя твоей руки, / дыхательные пути / последней моей строки» («Только с виду твёрд и весом...»).
В маленьком поэтическом экспромте, написанном на больничной скамейке сразу после оперирования жены и так и называющемся – «В скверике Института хирургии», Юрий Каплан выдыхает своё сердечное признание: «Ни на шаг не отпускаю, / ни на миг... / Вот так и дышу: / в каждом выдохе – Нина». И это очень символично, что образ любви-дыхания, любви-вдоха проходит по многим стихотворениям поэта, которые относятся к совершенно разным периодам его жизни: «Мы спим под мерный шум дождя, / дыша друг другом»; «Господи, может, я долго дышу, / так Ты меня останови, / но я ничего у Тебя не прошу, / кроме её любви»; «Не хватает вдоха и голоса / на пределе такой тоски». Фактически это центральный, сквозной образ, связывающий, объединяющий всю его любовную лирику целиком и несущий её центральную идею: Любовь в человеке так же естественна, насущна и долговечна, как дыхание. С остановкой сердца прекращается дыхание и жизнь. Но сердце останавливается именно тогда, когда человек больше не в силах любить, т.е. дышать, делать вдох.
Возможно, именно поэтому и само зарождение чувства Юрий Каплан связывал с вдыханием вируса: ведь вирус по своей воздушной природе попадает в нас вместе с вдохом... Это прослеживается у него ещё в «Парусах Париса»: «Бессмертие гложет мужчин. / Но временем неизлечим / лишь проклятый вирус Париса». Но ещё гениальнее об этом сказано в стихотворении о компьютерном вирусе, который получил название «Вирус любви»:

Какой-то школяр филиппинский
Все подвиги Гейтса затмил,
Почти гениальной опиской
Обрушив беспочвенный мир.

Пляши на камнях «Майкрософта»,
Восторженный вирус любви!

Единственный правильный вирус,
Единственный подлинный смысл.

И предельно обобщённо, в виде формулы звучит эта мысль в неповторимом, божественном «Сонете И»:

И ночью мне подсказывает Муза,
Когда я задыхаюсь без тебя:
Верлибр иврита Книги Бытия
Ведь тоже начинается с союза.

Божественный союз, Господне И,
Не Я сиротское, но я И ты –
Вот смысл всего... –

а ещё – в оригинальном, удивительном верлибре «Глазное яблоко...»: «мы тянемся друг к другу, ибо, / если есть закон универсальный, / для душ такой же, как для тел, / то это закон всемирного тяготения». Законы Любви... – Да, это именно их постигал поэт через муки, страдания и боль, их открывал опытным путём и завещал нам. Страшные и страстные, божественные и прекрасные Господние законы Любви: «Вся – дар, и никогда – взаймы», «Любовь – и Матерь, и Дитя. / Так Бога чтут в Отце и в Сыне», «Нельзя разъять священный знак / слияния – звезду Давида».
И наконец, приведу выбранный поэтом лично для себя девиз его жизни, его понимание назначения человека – из стихотворения «Дидоне». Когда окажется «Рим в огне, в крови», лишь после этого римляне припомнят, что век «начат отреченьем от любви... / Жаль, что Богов послушался Эней / во имя долга и имперской славы». Поэт проводит параллель с нашим временем, да и с любым веком: «Вы, делатели денег и карьер, – / достойные наследники Энея», но для себя он выбирает совсем другое кредо: «А я твержу: любовь – всего главней. / Законов. Вер. Строительства державы», потому что (и в этом ещё один непререкаемый закон Любви!) «всё, начатое нами без любви, / испепелится. Распадётся. Рухнет».

Судьба лишь на малый срок призрачной, но несокрушимой границей между мирами встала между Юрием Капланом и его Ниной. Да, боль и тяжесть на душу навалились страшные: «Жизнь проходит, а боль не проходит», потому что «душа смирилась со своею смертью. / С твоею – нет!». Любовь – как выяснилось в конечном итоге, в результате всей жизни, – это именно «Вдох на двоих». Дышать без своей воплощённой Любви было мучительно, «дыхательные пути» отказывались вдыхать, не чувствуя верной руки спутницы жизни Поэта.
Собственно, именно потому и возникли планы издать Антологию любовной лирики – чтобы этим отдать долг памяти своей любимой и оставить запечатлённым свой опыт, долгий, тяжёлый, сокрушительный, но всё равно прекрасный опыт любви, – ведь именно опыт позволил состояться этой изумительной любовной лирике, а главное, привёл к золотым плодам мудрости и внутренней гармонии. Поэта убили, когда работа над антологией уже близилась к концу. Там, кроме стихов Юрия Григорьевича, были собраны пронзительные душевные переживания его современников – огромный и важный труд, который дал бы читателям понимание настоящей любви – крепкой, преданной и вечной. Любви, которая нерушима и верна даже перед лицом границы миров. Бесценный опыт...
Помогал поэту держаться, кроме издания антологии, долг перед Конгрессом литераторов Украины, созданным им незадолго перед тем: бросить только что пущенный на воду корабль по воле стихий без капитана – немыслимо. Долг перед памятью любимой, перед дочерью и внуками, перед литераторами разных стран, которых он бережно собирал в единую семью в своих антологиях, на фестивалях, этот долг помог выстоять духом, ещё многое успеть, более того – даже активно строить творческие планы на будущее. В конце концов, как писал поэт: «Лишь память – горька, но спасенье: / способна хоть миг воскресить», и в этом её врачующие свойства.
Юрий Каплан погиб, но оставил нам своё понимание истинной Любви, свой вдох на двоих и духовный завет. Ведь даже со вздохом признаваясь: «Как же ты труден, путь / времени моего», «рваный ритм» века «всё-таки дал взглянуть, / выдохнуть: “Божество!” / Я благодарен, путь / времени моего». И может ли быть что-то искреннее и правдивее этой выдохнутой муки души? «Нет муки одиночества кромешней...». И в конечном итоге – «В этой жизни, недоброй и куцей, / ты единственный ценный трофей». Так отозвался Юрий Каплан о той, рядом с которой прошла его жизнь и судьба.

Пусть же светит нам бесценное солнце любовной лирики подлинного Мастера! Пусть не останутся забытыми, оклеветанными и погребёнными под молчанием строки великой радости и великой печали. Пусть их читают и принимают в сердце. Пусть отзвучат на них своим собственным вкладом в копилку искренности бытия.

ВСТУПЛЕНИЕ. Поэт-лирик Юрий Григорьевич Каплан

1. ВСЯ ЖИЗНЬ – ЛЮБОВЬ
2. НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ

3. ЗОВ ПРАЩУРОВ МОИХ...

4. ПОВЕЛИТЕЛЬ МОЛНИИ

Все стихи Юрия Каплана на его авторской странице (добавляются постоянно)

Раздел воспоминаний «КАПЛАНТИДА» (там же статьи о всех Председателях Земного Шара)